Рейтинг «Справедливой России — За правду» — 7,2%, на прошлых выборах она заняла последнее место среди парламентских партий. Периодически в кулуарах обсуждается возможная отставка лидера эсэров Сергея Миронова и его возвращение в Совфед, но уже в статусе рядового сенатора. В интервью Znak.com Миронов, который занимается политикой уже почти 30 лет, рассказал о своих взаимоотношениях с Владимиром Путиным, нужно ли расстрелять Алексея Навального как предателя и какое будущее ждет, по его мнению, «Справедливую Россию — За правду».
«Дают команды каленым железом выжигать „Справедливую Россию“»
— Когда вы говорите, что «Справедливая Россия — За Правду» имеет шансы стать второй партией в парламенте по итогам думских выборов, вы это всерьез или это бравада перед избирателями?
— Я абсолютно убежден, что цели надо ставить высокие. В этом году сложилась система факторов, которая позволяет нам действительно бороться как минимум за второе место.
— Что это за факторы?
— Люди в большинстве своем ненавидят «Единую Россию», причем они это отрицают, но на самом деле люди не простили и никогда не простят пенсионную реформу. Казалось бы, это касается только пенсионеров, молодым-то что? Но молодые, которые рассчитывали, что их бабушки и дедушки будут сидеть с внучатами, обломались. Пандемия, конечно, наложилась, люди недовольны принудительной вакцинацией. Причем люди не хотят прививаться не потому, что они антиваксеры, они просто не верят властям. В обществе есть запрос на перемены.
Наше объединение на левом фланге всколыхнуло всю левую повестку, у нас появились новые силы, интересные люди в нашей команде. В администрации президента прекрасно понимают, что если на одной чаше весов — традиционный успех «Единой России», а на другой — легитимность, то перетягивает легитимность. Не дай бог у кого-то закроется сомнение в легитимности, и в России появится тень белорусского варианта. Такого раньше не было.
Для нашей партии это четвертые выборы в Госдуму, и мы впервые готовим проект «Справедливый наблюдатель» — мы готовим 120 тыс. наблюдателей и впервые в истории нашей партии мы закроем все избирательные участки.
Я сделал выводы из 2016 года, когда вся социология показывала, что у СР около 11%, а мы получили 6,2%. И я понимаю, где эти голоса. У нас тогда практически не было наблюдателей нигде. И я пять лет копил деньги, реально копил из бюджета партии, чтобы закрыть участки наблюдателями. Мы же получаем [из бюджета] почти 500 млн рублей в год, я сказал, что вот нам нужны деньги на содержание аппарата, региональные отделения, но при этом дал команду копить.
— То есть вы копили только те средства, которые на вашу партию выделяет государства, это не ваши личные средства?
— Нет, это не личные. У меня личных средств нет.
— А сколько удалось накопить?
— Достаточно, я не скажу [сколько именно], это тайна.
— В 2007 году СР заняла последнее место на выборах в парламент, в 2011 году — предпоследнее, в 2016 году — снова последнее место. Рейтинг СР после создания, то есть в ноябре 2006 года, — 5%, перед выборами в Думу в 2007 году — 4,9%, за полгода до выборов в Думу в 2011 году — 4%, а перед выборами в 2016 году — 6,2%, сейчас рейтинг СР — 7,2%. Что с партией не так, если она всегда на периферии?
— Хороший вопрос. Ответ лежит на поверхности. Речь об известности партии. Известность «Единой России» 100%, известность ЛДПР 100%, известность КПРФ почти 100%, а известность «Справедливой России» 86%. То есть 14% людей в России вообще не знают, что мы есть.
— Так это же не людей проблема.
— Это моя проблема. У КПРФ и ЛДПР в начале избирательной кампании и в конце рейтинг почти одинаковый, разница максимум в 2%. У нас всегда экспонента.
— Ну, это не так. Когда СР объединилась с «Патриотами» и «За правду», рейтинг вашей партии одномоментно подскочил до 11%, а сейчас он откатился обратно.
— Это был эффект новизны.
— Кто был инициатором объединения «Справедливой России» с партией «За Правду» Захара Прилепина и «Патриотами России» Геннадия Семигина?
— Это была моя инициатива, я вел переговоры с несколькими политическими партиями, а Захар шел встречным курсом. Как говорят в этом случае — «мы нашли друг друга».
— А кто кому первый позвонил? Вы Захару? Он вам?
— В феврале 2020 года я пригласил Захара в геологический музей, сказал ему, что он создал замечательную партию, но чтобы он имел в виду, что есть такая партия как СР. Потом мы встретились осенью 2020 года, снова начали переговорный процесс.
— Один из моих источников в администрации президента говорил, что целью объединения партий было ваше оживление. Мол, и СР теряет позиции, рискует даже не преодолеть пятипроцентный барьер на думских выборах, и вы как политик ослабли и потеряли интерес к происходящему.
— Как только в 2006 году мы создали партию, нас хоронят каждый год. А мы как-то не хоронимся, живем. Кликушеские мотивы нас абсолютно не волнуют. У нас 6,5 тыс. депутатов разных уровней.
— Разве помощи АП в том, что СР сохраняется из года в год, нет?
— Нет, конечно. Если бы вы знали, как нас мочат, в том числе по линии АП…
— Как вас мочат? Что вы имеете ввиду?
— Дают команды каленым железом выжигать «Справедливую Россию». В свое время, когда «Партия жизни» объединилась [с «Родиной», «Партией пенсионеров»], последним об этом узнал [Вячеслав] Сурков, и он был в бешенстве. Потом Слава предложил мне провести совещание с активом партии, и у всех запомнилось, что СР — детище Суркова, якобы он все придумал и создал, но это не так. На самом деле меня это мало волнует. У победы отцов много, только поражение — сирота.
— На ваш взгляд, объединение-то партий все-таки произошло или слияние было техническим? Просто у вас своя повестка, у Прилепила — своя, Семигин вообще как нелюбимый ребенок в вашей семье, его не слышно и не видно.
— Объединение, конечно, произошло. И на местах, там, где было чему объединиться, все объединились.
— Вам комфортно сосуществовать в СР с очень активным Прилепиным и безликим Семигиным? Как вы себя ощущаете в этом триумвирате?
— Гену недооценивают. Гена очень опытный политработник, очень системный человек. Он долго запрягает, но быстро едет. Подождите, он раскроется. Уверен, когда он станет депутатом Госдумы, вы еще услышите с трибуны его инициативы. Семигин — человек думающий, он у нас стратег, забрасывает идеи на 20-30 лет вперед, это нормально.
Захар очень умный человек, активный, и мне это нравится. Мне с ним комфортно работать. У меня есть одно очень хорошее качество как политика и человека, не сочтите за нескромность, я люблю, когда рядом со мной умные и сильные и люди. Я никогда не боялся конкуренции, я не устаю учиться.
«Путин для России — благо. Был бы другой человек, была бы катастрофа»
— Источники в вашем окружении говорят, что после выборов в сентябре вы можете оставить пост главы СР, уйти в СФ по президентской квоте…
— Не дождутся! Я Совфед возглавлял 10 лет…
— И что, не хотите туда?
— Как думаете, мне комфортно будет идти рядовым членом СФ после того, как я его возглавлял? Зачем мне это нужно? У меня партия, я лидер фракции. Мне и вице-спикерство [в Госдуме] не нужно.
— А почему вице-спикером ГД не хотите быть? Плох тот солдат, что не мечтает стать генералом.
— Послушайте, я уже был генералом, третьим лицом государства. Зачем мне должность вице-спикера? Вот быть лидером партии и фракции мне интересно.
— По моим данным, в процессе согласования кандидатов в депутаты Госдумы от вашей партии между вами и внутриполитическим блоком Кремля произошел серьезный конфликт. В частности, вы в резкой форме отказали главе УВП Андрею Ярину, когда тот пытался договориться с вами о снятии нескольких кандидатов. Не смог договориться с вами и первый замглавы АП Сергей Кириенко. По словам моего источника, в диалогах с Яриным и Кириенко вы ссылались на то, что у вас была разговор с Путиным, где он якобы дал вам карт-бланш. Прокомментируйте, пожалуйста.
— 99% того, что вы сказали, не соответствует действительности.
— А как было?
— Я с Сергеем Владиленовичем Кириенко с глазу на глаз разговаривал, наверное, месяца полтора назад. Инициатива была моя, надо было кое-что обсудить.
— Эта встреча не связана с тем, что Кремль попросил снять вас с выборов некоторых кандидатов?
— Никто ни разу не просил меня снять кого-то с выборов. И не попросит никогда. Это исключено. Мы с товарищами по партии сами принимаем решения. С Яриным, [главой управления по обеспечению деятельности госсовета АП Александром] Харичевым я вообще не встречаюсь.
— А вообще вы частый гость администрации президента?
— Редко бываю. Я же говорю, что месяца полтора назад был у Кириенко, а до этого был в апреле. И когда я говорю про администрацию президента, я имею ввиду Сергея Владиленович Кириенко. Я больше там ни с кем не встречаюсь.
— Не по статусу?
— Мне нечего там обсуждать.
— Когда вы возглавляли Совфед, вы дважды предлагали увеличить президентский срок — сначала до 5 лет, потом до 7, а также позволить главе государства занимать свой пост не два раза подряд, а три. Чем были мотивированы ваши предложения?
— Четыре года [на посту президента] для России это вообще ничто. Человек, когда приходит на этот пост, два года он будет только въезжать, еще два года будет готовиться к следующим выборам, а работать когда?
— Вы тем самым пытались как-то угодить Путину?
— Идея про увеличение президентского срока не была связана напрямую с Владимиром Путиным, я считаю, что для любого кандидата четыре года мало. А когда я предлагал разрешить президенту занимать свой пост не два, а три срока подряд, то я считал, что пусть Владимир Путин будет подольше президентом.
— Путин у власти 20 лет. Этого достаточно или еще нужно, как вы считаете?
— Люди решат.
— Люди-то решат, я у вас как у политика спрашиваю. Хватит или еще нужно?
— Я считаю, что сейчас Владимир Путин для России — благо. Если бы не дай [бог] был бы другой человек, боюсь, что была бы катастрофа.
— А если бы вы были президентом? Тоже катастрофа?
— История не знает сослагательного наклонения. Я просто знаю Владимира Путина очень хорошо, знаю его по Петербургу, знаю много того, что за скобками. Очень хорошо, что он возглавляет Россию сейчас.
— В 2011 году Вячеслав Володин говорил, что «Владимир Путин многое сделал для Сергея Миронова». Вы понимаете, о чем речь? Что для вас сделал президент помимо того, что с его подачи вы возглавили Совфед? Было что-то еще?
— Я не знаю, что имел в виду Володин. Когда в Законодательном собрании Санкт-Петербурга мне стало тесновато, я приехал в Москву, разговаривал с Владимиром Владимировичем, и он сказал: «Слушай, а иди-ка ты работай в Совет Федерации». Никто мне не говорил: «Сережа, скоро мы тебя продвинем». Через два месяца меня избрали заместителем председателя конституционного комитета, и я пахал [на этой должности]. Когда пришло время уходить [экс-председателю СФ Егору] Строеву, стали предлагать различные кандидатуры [тех, кто его заменит]. Когда несколько групп влияния из того созыва стали составлять списки [претендентов на пост спикера СФ], я был во всех списках где-то на первом месте, где-то на втором. Мою фамилию Путину назвал и Строев, Владимир Владимирович меня знал, так я и получил [должность спикера].
Есть еще одна история, которую [целиком] рассказывать не буду, но она связана с Петербургом, периодом моего противостояния бандитскому Петербургу. И Владимир Владимирович, будучи тогда директором ФСБ, реально мне очень сильно помог.
— В смысле? Жизнь вам спас?
— Ну, скажем так: очень сильно помог в борьбе.
— С бандитами?
— С бандитами.
— По словам политтехнолога Глеба Павловского, «проект „Справедливая Россия“ был личной инициативой Путина». Это действительно так?
— Создание «Партии жизни» — полностью моя идея. К 2006 году я вышел на «Партию пенсионеров» и «Родину». Они все простые ребята, говорили мне: «Знаешь, если шеф (Владимир Путин) скажет, то да, а без команды [объединения не будет]».
— И?
— И я пошел к Владимиру Путину и говорю: «Вот есть такая идея. Что если я начну создавать социалистическую партию?» А он мне сказал: «Сергей, эта ниша абсолютно свободна. Идея правильная». Дальше я все делал сам. И когда встречался с товарищами, говорил им: «Ребята, не волнуйтесь, [объединение] никто запрещаешь не будет». Поэтому можно сказать, что Владимир Путин стоял у истоков [создания] партии «Справедливая Россия».
— Вам не кажется, что политическая система, при которой политик должен спрашивать разрешения у президента по поводу создания партии, сломанная?
— Путин не давал разрешения. Просто мои новые коллеги хотели получить его одобрение. И я пошел [к Путину], чтобы получит это добро для них. А для себя мне его не нужно было.
— Скажите, а как часто вы встречаетесь/общаетесь с Владимиром Путиным не официально?
— До пандемии встречи были, довольно регулярные.
— А что это за встречи такие? Вы рыбачите вместе? Ужинаете?
— Вы же сами сказали «неформальные встречи», то есть не под камерами.
— Вам доступна опция «позвонить Путину», чтобы президент взял трубку, когда секретарь ему говорит: «Сергей Михайлович звонит»?
— Это по-другому работает. Есть специальные телефоны, по которым можно заказать разговор с президентом.
— Если вы Путину звоните, он берет трубку?
— Я дорожу временем президента, таких звонков за последний год было, может, раз-два. Владимир Владимирович всегда отвечает.
— Путин вам сейчас кто? Друг, товарищ, начальник, соперник, враг, никто?
— Он мой старший товарищ, с которым у нас пройдено непростое время в Санкт-Петербурге. Я очень дорожу его отношением ко мне, очень признателен ему за тот наш питерский период.
«После того, как Совфед возглавила Матвиенко, там стало скучновато»
— В 2010 году вы говорили, что «Единая Россия» — «оппозиционная для вас (для „Справедливой России“) и неприемлемая по идеологии с каким-то сомнительным консерватизмом партия». Буквально через неделю после вашего заявления СР и ЕР заключила политическое соглашение. Логики в таких действиях, на мой взгляд, нет. Можете объяснить, почему то соглашение вообще появилось?
— На тот момент я был председателем СФ, и меня оттуда выживали, это делала «Единая Россия» всеми правдами и неправдами. Я уже знал, что в 2011 году сам уйду из СФ, и я это сделал, громко хлопнув дверью. [Главред «Эха Москвы» Алексей] Венедиктов ту мою речь в Заксобрании Петербурга назвал лучшим политическим выступлением десятилетия. В 2010 году [уходить] еще было рано, а в 2011 году я хотел сам возглавить [«Справедливую Россию»].
Тогда я был в двусмысленном положении: я третье лицо в государстве, и я же критикую власть, ЕР, всех. Я знал, что должен был уйти, но хотел уйти в 2011 году весной перед выборами, что и сделал. Поэтому соглашение было тактическим. Мне нужно было, чтобы от меня на несколько месяцев отстали. Через три месяца это соглашение было разорвано по моей инициативе.
— То есть вы подписали соглашение с «неприемлемой по идеологии партией» ради сохранения на должности?
— Это было вынужденное соглашение, за должность я не держался. Я партию готовил к выборам, при этом оставался на посту [спикера СФ], и мне не нужно было тратить время на всякие конфликты.
— А почему нельзя было уйти с должности в 2010, а не в 2011 году, но зато с гордо поднятой головой и без таких соглашений?
— Я очень больно щелкнул по носу «Единую Россию» и всю Госдуму. Речь шла, если помните, о копии знамени победы. Депутаты Госдумы вдруг придумали, что на копии знамени победы не должно быть серпа и молота. Госдума приняла этот закон, направила в Совфед, я поднял волну, мы наложили вето на этот закон, Госдума не придумала ничего лучше, чем преодолеть вето Совфеда и направить закон сразу президенту. Я поехал в Ново-Огарево к Путину, ворвался к нему в кабинет…
— Прям ворвались?
— Ну, я эмоционально говорю. Конечно, я зашел к нему в кабинет, сел, говорю на повышенных тонах: «Владимир Владимирович, ну, как же так? Неужели вы подпишите? Я сын фронтовика, как вообще это можно? Депутаты в ГД совсем из ума выжили?» А он сидит, молчит, смотрит на меня, потом говорит: «Сереж, вот ты гордо говоришь, что ты сын фронтовика, на всякий случай напомню, что я тоже сын фронтовика, неужели ты думаешь, что я подпишу этот закон?» И я такой: «Фух! А чего вы тогда сидели и молчали?» А он ответил: «Мне было интересно, как ты кипятишься». И Путин наложил вето на тот закон. Борис Грызлов (тогда еще спикер Госдумы) очень болезненно это воспринял, «Единая Россия» тоже болезненно восприняла, поэтому они снова начали атаки на меня.
— Ваш реверанс в сторону ЕР в виде того соглашения не помог — в 2011 году по инициативе единороссов вас все равно отозвали из СФ. Ваш переход в Госдуму — это политическая ссылка, понижение? Как вы оцениваете эту карьерную траекторию оцениваете?
— Посмотрите, Анастасия, новейшую историю: много ли людей, которые занимали высокие посты, потом теряли их, но оставались где-то потом?
— В нашей стране? В нашей стране, лишившись поста, скорее, можно отказаться в «Лефортово».
— С формальной точки зрения я был третьим лицом в государстве, сейчас я лидер партии и фракции. Я осознанно на это шел, за должность не держался. Я продолжаю работу по строительству социалистической партии. Получилось все, как я планировал.
— Вы с Путиным ваш уход из Совфеда обсуждали?
— Да, он был категорическим противником.
— И что же он на ЕР повлиять не мог, если бы был против?
— Мог повлиять.
— Почему не сделал, как думаете?
— [Уйти из СФ] было моим решением. У нас был серьезный разговор. Путин сказал мне тогда: «Сергей, ты ошибаешься». Совет федерации тогда работал как часы.
— Почему вы говорите, что уход из СФ — это ваше решение, если вас именно ЕР отозвала?
— Я вас уверяю, если бы я захотел остаться, тем более зная позицию Владимира Владимировича, я бы остался.
— Ощущение, что ваш уход — это все-таки решение ЕР, а вы так органично в него встроились, мол, да я и сам решил уйти.
— Послушайте, это было мое решение. Если вы слушали мое выступление в Заксобрании Петербурга, то я их (единороссов) отхлестал.
— Вы не жалели, что потеряли пост третьего человека в стране?
— Вы знаете, у меня есть одно хорошее человеческое качество…
— Еще одно? Помимо того, о котором вы уже рассказали.
— Я никогда ни о чем не жалею. Это было мое решение, я все сделал осознанно и легко. Несколько лет [после ухода из СФ] я вообще не хотел заходить туда, потом Валентина Иванова пригласила, был какой-то повод, праздник. И, что самое интересное, даже ничего не екнуло, когда зашел в родное для меня здание.
— Описывая свою работу в Совфеде, вы сказали, что верхняя палата парламента «работала как часы», а вот Совфед под руководством Матвиенко как работает? Лучше или хуже?
— Мне кажется, [в Совфеде] стало скучновато.
— С приходом Матвиенко?
— Ну, даже не то, чтобы с ее приходом, Валентина Ивановна системный человек, очень опытный политик. Я вижу по составу [сенаторов], что действительно похоже, что [в Совфед] отправляют губернаторов, которые отработали и которым, как вы говорите, не светит «Лефортово». Их туда ссылают. И это как-то не очень хорошо. Но это мое субъективное мнение.
Когда я был председателем Совета Федерации, у нас почаще были согласительные комиссии, где мы просто стенка на стенку, мы чаще накладывали вето на законопроекты.
— А если в Совфеде стало так скучно, может, ну его вообще?
— В федеративном государстве нужна палата регионов. Двухпалатный парламент — это норма, в большинстве стран мира именно двухпалатный парламент.
«Навальный — предатель. А предателей у нас расстреливали»
— До 2010-11 годов назвать СР хоть сколько-то оппозиционной партией у меня язык не повернется. В 2011 году произошел какой-то надлом. Справороссы были на Болотной, вы стали жестко критиковать ЕР и Путина, уже в Думе выступали с белой лентой на пиджаке, увели свою фракцию во время выступления Путина в ГД. Но к лету 2012 года все как-то обратно скукожилось: из партии вычистили наиболее ярких оппозиционеров, ваша риторика стала куда мягче. Что случилось?
— Риторика мягче не стала. В 2011 году почему все началось? Мы же в нескольких субъектах не признали выборы, там у нас тупо жульнически украли голоса. Нас вот это возмутило. У нас тогда во фракции были Геннадий Гудков, Дмитрий Гудков, Илья Пономарев. Гудков-старший в 2012 году летом сказал: «Осенью мы будем в Кремле». Я говорю ему: «Гена, ты взрослый человек или ты дурачок вообще? Где ты там будешь? Куда ты?» У них была интернет-зависимость, они были в полной уверенности, что весь мир несет их на руках в Кремль, а львиной доле людей вообще не до этого было. Я увидел, что группа людей стала жить по принципу: чем хуже России, тем лучше для них. И я понял, что нам с этими людьми не по пути.
— Вы испугались, что СР стала радикализироваться?
— Я вас поправлю. Как гвардии сержант ВДВ я вообще ничего не боюсь.
— Хорошо, вы заметили, что партия радикализируется и маргинализируется?
— Нет-нет. Я увидел, что с такими идеями нам не по пути. Мы социалистическая партия, мы должны защищать человека труда.
— Давайте сравним ваши предвыборные ролики 2011 года и 2016 года: ролик в 2011 году, где старушке подняли пенсию, но тарифы за ЖКХ выросли так, что пенсии не хватило, ролик 2011 года, где пенсионерке не хватило денег даже на молоко, и вот абстрактный ролик 2016 года, где три мужика предложили «закатать в асфальт коррупцию».
— Вот эти ролики, который вы вспомнили, мне так приятно, они у меня в айфоне. Автор, который делал эти ролики тогда, переделал их, прислал мне [сейчас], и я дал добро их запустить [во время этой избирательной кампании].
— Но в 2016 году риторика все-таки была мягче.
— Выборы были в сентябре, а в середине августа у меня как у лидера партии полностью кончились деньги. И мы по инерции доехали [до выборов]. Мы не смогли даже рекламу на телевидении запустить, хотя у нас были ролики.
— То есть смену риторики вы связываете с отсутствием денег?
— Этими выборами занимаюсь лично я, я начальник штаба, а в 2016 году я передоверился, я так активно выборами не занимался, за контентом не следил так внимательно.
— Почему вы самоустранились тогда?
— Были причины, так получилось.
— Это личные причины или политические?
— Разные были причины.
— Вы говорили, что КПРФ и ЛДПР «на подтанцовке» у ЕР. А «Справедливая Россия» не на подтанцовке?
— ЛДПР — да, КПРФ занимает более близкую нам позицию. А СР никогда не была на подтанцовке, мы самостоятельные.
— СР — это оппозиция в вашем понимании?
— Безусловно. Если социальная задача у нас — борьба с бедностью, то политическая — разбить монополию ЕР, чтобы у них не было большинства.
— Как-то странно называть себя оппозицией, но при этом тепло общаться с президентом, созваниваться, встречаться неформально. Путин — один из основателей ЕР, он поддерживает эту партию. Как можно с одной стороны дружить с Путиным, с другой — критиковать единороссов?
— В программе нашей партии 2006 года было записано требование о введении прогрессивной шкалы налога. Вы знаете, что с этого года впервые на 2% подняли НДФЛ [для тех, кто получает свыше 5 млн рублей в год]. Это мы достучались. Вот эти выплаты детям. Это мы достучались. Вы посмотрите, сколько законов мы вносили, не могли достучаться до Владимира Владимировича, и потом только когда он давал добро, единороссы вносили свои законы на основе наших идей. Единороссы не пошевелятся, пока им сверху не скажут.
— Вам не кажется, что это ненормально, когда вам надо бежать к Путину, чтобы тот или иной закон приняли?
— Партийно-политическая система сломанная, я с вами в этом соглашусь. И главная причина — монополия «Единой России». Давайте помечтаем: по итогам выборов 19 сентября большинство в Госдуме у КПРФ и СР. Первое, что мы сделаем, это отменим пенсионную реформу.
— Так Путина, судя по всему, это положение устраивает, он заинтересован в большинстве ЕР.
— Ему, вероятно, так удобнее. Но он сам понимает, что все пробуксовывают.
— Почему тогда он ничего не меняет?
— К Владимиру Владимировичу вопрос.
— Просто вам-то в такой ситуации приходится ходить и унижаться каждый раз, просить за свои законы.
— Это не унижение.
— Вы считаете, что СР «неудобная» для власти партия. А в чем это неудобство выражается? Просто что вы делаете такого, чтобы условно в Кремле за голову схватились: «Боже мой, до чего же партия неудобная!»
— Мы правду говорим. Кто скажет правду, что с пенсионной реформой людей обманули?
— Коммунисты это говорят.
— Ну, коммунисты говорят, только говорят, а у нас все просчитано, мы профессионалы. Мы единственная фракция, которая, голосуя против бюджета, вносит альтернативный вариант бюджета. Коммунисты так не умеют. Мы неудобные, потому что не только говорим, но и показываем, что в нашем альтернативном бюджете есть 6 трлн рублей, поэтому какие там 350 млрд рублей, которых якобы не хватает на пенсионную реформу.
— Ну, вот вы показали, где найти деньги, вот внесли альтернативный бюджет, это все здорово. Но в чем неудобство для Кремля? Ну, молодцы, что-то там сидят справороссы, что-то там вносят. На что это влияет вообще? Люди на Болотную за вас выходят?
— Анастасия, у нас же, к счастью, людей еще не до конца оболванили, очень много умных людей, которые все понимают. И когда они видят наши аргументы, понимают, что мы правду говорим. И у людей возникает вопрос: а почему не делается [как предлагает СР]? А мы объясняем, что не делается, потому что у нас нет большинства в Госдуме. Мы опасны [для власти] тем, что не просто критикуем, но и предлагаем, просчитываем.
— Вот вы 16 лет это предлагаете, а люди-то за вами не выходят на площади.
— А на площади нам и не надо.
— Да, и на избирательные участки не приходят.
— Мы сейчас очень стараемся, чтобы люди пришли на участки, стараемся увеличить явку, гарантируя, что мы не позволим украсть голоса.
— Кстати, если вы так против пенсионной реформы, почему вы не организовали митинг по всей стране? Почему к Кремлю не вышли с требованием прекратить обманывать народ?
— Замечательно, а массово бы люди это поддержали? Почему люди не вышли?
— Подождите, а вы митинги готовы делать, только когда уверены, что на них кто-то выйдет?
— Мы на законодательном уровне начали собирать обращения в Конституционный суд, не получилось. А выводить людей… Некоторые региональные отделения провели митинги.
Но в чем еще вот ошибка ЕР, они уверены, что люди проглотили и простили пенсионную реформу.
— Вы все про «Единую Россию», а я про вас. Вы почему лично не вышли в Москве на митинг против пенсионной реформы?
— Я публично об этом говорил. Зачем мне выходить к Кремлю? Я имею возможность громко высказывать свою позицию с экранов телевизоров.
— Вы противник несанкционированных акций?
— Я считаю, что их быть не должно. Все должно быть в рамках закона.
— А если власти намеренно не согласуют акции, как быть?
— Подставлять мальчишек под дубинки это абсолютно неправильно и нечестно.
— Давайте представим: завтра партии СРЗП не стало, Минюст постарался. Что случится, как думаете? И случится ли вообще что-то? Ваше исчезновение с политической арены вообще заметят?
— Ну, во-первых, свято место пусто не бывает. Все равно моментально возникнет социалистическая партия. Идея, овладевающая массой, становится материальной силой.
— Люди выйдут пикетировать Думу, Кремль и кричать: верните нам «Справедливую Россию — За правду»?
— Послушайте, я думаю, что если вдруг по какой-то причине сама партия исчезнет, ниша есть, запрос на иной образ будущего, не капиталистический, есть.
— А вы что будете делать, если завтра партии не станет?
— Куда ж она денется? Я же вот перед вами сижу.
— А, ну, вы Владимиру Владимировичу позвоните.
— Дело не в этом. Дело в том, что СР хоронили с момента основания, но мы в Госдуму в отличии от других многих мелких партий проходим. Это о чем говорит? Да, у нас не такая поддержка, какой бы нам хотелось, но нас поддерживают во всех выборах, у нас везде есть фракции. Люди же понимают, что есть партия, которая хочет перемен в пользу народа, а не кучки олигархов.
— Вы говорили, что «отношение к оппозиции — это показатель цивилизованности и политической культуры правящего класса». Действующая власть в России цивилизованная, каков у нее уровень политической культуры?
— Нет, конечно, не очень цивилизованная. У нас же давным-давно лежит закон, который журналисты любят называть «закон об оппозиции», а правильно он называется «закон о гарантиях парламентской деятельности». Мы хотим прописать, какие вообще есть права у оппозиционной фракции в Госдуме.
— Это вы про системную оппозицию говорите. А по отношению к несистемной оппозиции власть ведет себя цивилизованно?
— Если несистемная оппозиция спит и видит, чтобы Россия рухнула, нам такая оппозиция вообще не нужна.
— Вы о ком сейчас говорите?
— Про [Алексея] Навального.
— В 2011 году вы говорили, что Навальный «востребован обществом», хвалили его за антикоррупционные расследования, а в 2021 году вы назвали Навального «предателем, с которым нужно поступать как с предателем». В связи с этим два вопроса: почему ваше отношение к Навальному так резко изменилось, и как у нас принято поступать с предателями?
— Когда в 2010 году Навальный начинал антикоррупционные расследования, я даже предлагал, чтобы он возглавил Счетную палату. Потом, когда я увидел, что он говорит, что все в России плохо, что Россия страна ужасная, и он откровенно выступает на стороне тех, кто видит в нас политического и экономического конкурента, понятно, что он работает против нашей страны, соответственно, отношение к нему изменилось.
— А как с предателями-то у нас поступают? Вы сказали, что с Навальным надо поступать как с предателем. Это как?
— Предателей вообще-то расстреливали всегда. Но так как у нас смертная казнь запрещена…
— А если бы была разрешена, его надо было бы расстрелять?
— Расстрела он не заслуживает, он заслуживает игнорирования. И, кстати, я всегда считал, что запрещать митинги не надо. Как еще Петр I говорил, дабы дурь каждого была видна, дайте возможность сказать. А сказать-то [несистемной оппозиции] нечего!
«Золотой сундучок» Миронова
— Вы считаете себя успешным политиком?
— Успешный я политик или нет, пусть судят избиратели.
— Вы же себя можете оценить?
— Кое-что у меня получается. Если бы вы спросили, доволен ли я полностью своей работой, конечно, нет.
— А без помощи Путина вы были бы так успешны?
— Не сомневаюсь. Помощи-то особой никакой нет. Убеждать [его] в нашей правоте, чтобы он занял публично нашу позицию, это наш долг.
— Вам не кажется, что вы заняли очень удобную и безопасную для себя позицию, когда Путина вы не критикуете, а ЕР покритиковать может себе позволить? Вы под таким безопасным колпачком сразу же.
— Вы знаете, я еще раз повторю. Я абсолютно убежден, что Владимир Путин — благо для России, это мое убеждение как гражданина и политика, а «Единая Россия» — зло.
— Вы являетесь сторонником введения прогрессивной шкалы НДФЛ и налога на роскошь. Вот последние 5 лет вы ежегодно только официально зарабатывали от 4,5 до 5 млн рублей. Сколько денег из этой суммы вы готовы отдать на налоги?
— У нас же есть программное требование, по которому депутаты Госдумы должны получать зарплату среднюю по стране.
— Какую тогда вы должны получать зарплату как депутат?
— 50 тыс. рублей.
— И вы сможете жить на 50 тыс. рублей в Москве?
— Смогу.
— Сергей Михайлович, у вас есть квартира в Москве?
— Нет.
— А вы знаете, сколько стоит снять квартиру в Москве?
— Знаю.
— А как бы выжили на 50 тыс. рублей, снимая жилье? Вы бы где жили? В общежитии в Печатниках?
— Зачем в общежитии? У меня дети есть, кто-нибудь бы приютил меня. Вот сейчас, когда я получаю эту зарплату, я львиную долю отдаю людям, оказываю им материальную помощь. Делаю это больше 20 лет.
— В месяц вы получаете около 500 тыс. рублей. Сколько отдаете людям?
— Получаю около 350 тыс. рублей, примерно 300 тыс. рублей отдаю. Если депутат будет получать деньги, на которые живут люди, вот тогда они задумаются.
— Вас в Госдуме тогда никого не останется.
— Нет, тогда сразу начнут МРОТ поднимать.
— Сергей Михайлович, я не пытаюсь вас поймать, но когда я готовилась к этому интервью, в разговоре, наверное с каждым вторым человеком, так или иначе знающим вас, я слышала, что вы откровенно богатый человек…
— Если вы посмотрите мою биографию, то в свое время я получил аттестат на право работы на рынке ценных бумаг. Я позаботился, вложил капитал. Поэтому когда я говорю про [зарплату депутата в] 50 тыс. рублей, я на себя не примеряю это.
— Потому что у вас есть капитал?
— Конечно, у моих родных, детей есть определенные ценные бумаги, которых на черный день всегда хватит.
— Удобно предлагать зарплату в 50 тыс. для депутатов, когда у самого дома золотой сундучок.
— Сундука-то золотого нет. Этот капитал позволяет мне просто нормально питаться, у меня нет машины, квартиры, нет дачи.
— Расскажите, как всем россиянам научиться жить как вы, зарабатывать хотя бы по 4,5 млн рублей в год, чтобы акции были. Что для этого нужно? У вас есть рецепт?
— Для этого нужно устранить монополию «Единой России».
