3.4 C
Москва
Пятница, 29 марта, 2024

Скандал — более четкое высказывание, чем статья

Интересное

Начиная с 2014 года мы с командой моего старого сайта проводим голосование по выборам журналиста года, и было время, когда эта сугубо тусовочная забава, как нам казалось, могла претендовать на то, чтобы стать заметным общецеховым институтом — потребность в «русском Пулитцере» вполне очевидна, а журналистского сообщества как сущности давно нет, точнее, за право быть журналистским сообществом идет многолетняя и непрерывная борьба между многими группами, каждая из которых начинает отсчет своих координат с договоренности не считать журналистом кого-либо — когда-то репортеры респектабельной прессы презрительно смотрели на активистов с пресс-картами, журналистов государственных СМИ с незапамятных времен воспринимают скорее как чиновников или даже силовиков, а сами «государственники» вполне искренне относятся к той прессе, которую в их кругах называют «оппозиционной» как к медийному крылу соответствующих политических сил. 

Этот порядок существует довольно давно, но в начале десятых железного занавеса между конкурирующими сообществами еще не было, и даже не любя друг друга, все, по крайней мере, приблизительно представляли, как устроен окружающий ландшафт. 

Военкора «Новой газеты» Павла Каныгина в патриотических кругах считали чуть ли не украинским агентом, и ультраправый Дмитрий Стешин из «Комсомолки», бывший тогда же летописцем дэнээровских сил, теоретически вполне мог видеть Каныгина в прорезь прицела своих ньюсмейкеров. Но и Каныгин, и Стешин стояли через запятую в списке нашего голосования, один победил в 2014 году, другой в 2015-м, и я очень дорожил тем, что настолько разные, взаимоисключающие люди могут оказаться рядом именно на моей площадке. Точнее — могли, в прошедшем времени, и это время ушло. Прежние линии разделения, основанные на ценностях и взглядах, укрепились сначала цензурными «двойными сплошными», а потом и буквально полицейскими ограждениями с пометкой об иноагентстве. 

Потратив значительные усилия на выстраивание инфраструктуры взаимной нелюбви, государство обеспечило уже не прежнюю эмоциональную, а почти материальную, физически ощущаемую границу между «теми» и «этими». Но мы не бросали наше голосование, отчаянно добиваясь того, чтобы хотя бы раз в год в одном списке оказались Иван Голунов и помогавший его сажать Андрей «знакомый опер» Медведев, Леонид Парфенов и Ольга Скабеева, Елена Костюченко и Афанасьев с «Царьграда». В какой-то момент это стало противоестественно, да и сам я, прямо скажем, потерялся где-то на линии разграничения, утратив возможность быть надсхваточным арбитром.

Зримым доказательством упадка голосования для меня стали регулярные победы Дудя. Дудь хороший, его любят все, кроме самых упырей (чья нелюбовь в последнее время также материализовалась в уголовных делах и полицейских проверках). За Дудя голосуют те, кто за все хорошее и против всего плохого, диетические неконфликтные люди, с которыми не о чем спорить, а возможно, даже и говорить.

Поэтому, когда подошло время устраивать голосование по итогам 2021 года, я сказал своим соратникам, что не надо ничего организовывать, голосования не будет, оно себя изжило. 

А чего не сказал — что выберу журналиста года сам.

И выбрал — по моему экспертному мнению, это Павел Альбертович Лобков, знаменитый телевизионный репортер и ведущий, последовательно изгнанный в 2021 году с «Дождя» (телеканал признан в РФ иноагентом) и из «Редакции» и теперь то ли ищущий, то ли уже непублично нашедший то место, из которого его изгонят в 2022-м.

О том, что лучшее журналистское резюме в наше время состоит из увольнений, я впервые задумался прошлой весной, когда в «Ведомости» пришла команда чистильщиков из околороснефтевских кругов, и первым журналистом, хлопнувшим дверью, оказался военный обозреватель Иван Сафронов, за полгода до того уволенный из «Коммерсанта» (после чего в знак солидарности с ним из газеты ушел весь отдел политики) — в редакционном конфликте формальный победитель выглядел ничтожеством, обреченным до конца жизни втягивать голову в плечи, когда кто-то узнает его, — «а, тот самый», — а формальный побежденный даже сейчас, после изгнания уже и из профессии вообще, и после посадки по сомнительному шпионскому делу остается едва ли не самым бесспорным в российских условиях живым символом журналистской чести и верности. И здесь неловкий момент, который все же стоит осторожно сформулировать — человека на наших глазах изъяли из профессии, но нельзя ведь сказать, что он покинул пространство, в котором происходило что-то интересное и захватывающее, нельзя сказать, что он сейчас что-то важное пропускает, что жизнь проходит мимо него. И даже больше: тут ведь еще непонятно, кто лучше справляется со своей журналистской работой и кто более свободен, сидящий в тюрьме Сафронов или его работающие в своих редакциях коллеги по военной и военно-промышленным темам, чьи заложнические отношения с пиар-службами Минобороны и «Ростеха» ломают людей не хуже любых тюремных решеток. В здоровом обществе человек, оказавшийся в тюрьме, теряет годы жизни, в нашем — освобождается от той антижизни, которой живут по-настоящему несвободные коллеги. Сафронова, Бог даст, однажды выпустят, а те профессиональные поддакиватели Конашенкова и воспеватели Шойгу — они-то в неволе уже навсегда, и каким бы жутким ни был этот парадокс, реальность он описывает гораздо точнее любых других слов.

Судьба Лобкова описывается тем же парадоксом, и говоря об этом человеке сегодня, мы имеем в виду не давнюю звезду киселевских «Итогов» и парфеновских «Намедни», а вот именно этого мужчину из фейсбука, кроющего матом вчерашних сослуживцев, на его и на наших глазах разменявших собственную свободу и индивидуальность на лозунги и борьбу. О Лобкове говорят, что он конфликтен и несдержан — очевидно, это так, но та прилизанная сдержанность, грозящая то и дело разлиться строевой песней — стоит ли она того, чтобы держаться ее и дорожить ею? 

Представьте повесть «Это я, Эдичка», в которой финальный монолог героя (который «говорю я и вытираю слезы кулаком») заменен обстоятельным «Сейчас я вам все объясню» — насколько это было бы чудовищно, фальшиво и пошло. Конфликты и скандалы Лобкова — несопоставимо более четкое и честное журналистское высказывание, чем любая статья и любой фильм. О нашем времени в истории отечественной журналистики мы будем вспоминать не по нынешним хитам ютуба и не по репортажам, отмеченным премией «Редколлегия», а по грохоту той двери, которой хлопал Лобков, уходя из очередной модной конформистской редакции.

Поддержи независимую журналистику

руб.

- Advertisement -spot_img
- Advertisement -spot_img

Последние новости