Протесты в Казахстане — нестихийные и несамостоятельные: погромы устроили с помощью «ребят из сел», которые, впрочем, действительно недовольны бедностью и обстановкой в стране в целом. Но главная цель протестов — раздел власти. Так считает социолог и политтехнолог Петр Милосердов, который отсидел почти два года в тюрьме якобы за создание экстремистского сообщества в Казахстане с целью «дестабилизации политической обстановки». Милосердов в 2012 году проводил в стране социологические исследования, затем его обвинили в попытке государственного переворота.
— Почему вы считаете, что протесты не самостоятельные, а управляемые?
— Протесты несамостоятельные, потому что за последние 40 лет в Казахстане ни разу не было протеста снизу, чтобы люди вышли и сказали: «Все, так жить нельзя». Этого просто нет в культуре казахов. Да, недовольство есть. Там много чем люди недовольны, живут казахи не ахти как богато, государство абсолютно построено на коррупции. Там это норма жизни. У людей миллион претензий, но нет культуры протеста.
— Судя по фото и видео, лицо протеста — молодые люди 25-30 лет. Что можно о них сказать?
— Предположим, что протест никем не инспирирован. Людей допекло и так далее. Кто из людей умеет наиболее внятно сформулировать свое недовольство, донести смыслы до других и организовать людей? В российском обществе — это женщины 40-50 лет. Они собирают, например, соседей, и начинается какая-то буча. Здесь же молодые люди, которые не могут связать двух слов. К ним подходили корреспонденты российские независимые, вот, «Медиазона» (признана Минюстом РФ иноагентом). Они прогоняют журналистов. Какой оппозиционер будет прогонять независимую прессу, когда ему нужно рассказать о себе и своих бедах? Очевидно, что этих ребят просто привезли из сел. Соответствующим образом их раскачали и пустили устраивать погром.
Протест начался из Западного Казахстана, где живут адайцы («пассионарный казахский субэтнос», по мнению Милосердова. — Прим. Znak.com). Они довольно беспокойный народ. Там и в советское время были регулярные волнения, они вообще чужаков не любят. Они живут на территории, где добывают нефть и газ. С нее собирают много денег. Вопрос в том, что до них этих денег доходит не много. Вот в чем проблема.
— Откуда приехали эти молодые люди?
— Это селюки, потому что горожане никогда не будут громить свой город. Там идиотов нет. Это либо с окраин, либо те, кто недавно переехал в город. Их называют мамбеты, деревенщина. Их в силу демографии довольно много, а работы мало. Заняться им нечем. Найти мишень гопоте довольно просто: вон там бей, они зажрались.
— Могли ли сейчас люди выйти на самостоятельно на улицы от безысходности или протест все равно управляем?
— Это все управляемо. Я всегда ищу простые объяснения. Понятно, что разговор про управляемость протеста выглядит конспирологически. Однако в случае с Казахстаном оно и есть самое простое.
— Беглый казахстанский банкир и бывший министр энергетики Мухтар Аблязов назвал себя лидером оппозиции и протеста в стране. Что думаете об этом?
— Никакой организованной оппозиции в Казахстане нет. Раньше была оппозиционная партия «Демократический выбор Казахстана», потом она называлась движение «Алга» (Вперед). Аблязов к ней имел непосредственное отношение и финансировал ее, тут спора нет. Он может называть себя оппозиционером, что тоже бесспорно. Однако заявление, что он как-то управляет нынешними событиями или влияет на них — неправда. У него нет таких возможностей.
— А кто влияет на происходящее? Можно ли кого-нибудь выделить?
— Один из местных кланов. Это либо элита западного Казахстана, либо люди, которые стоят за Токаевым [президентом Казахстана]. Еще один вариант имеет право на существование: Назарбаев почувствовал, что что-то идет не так, и решил таким образом поставить на место Токаева.
— Как в Казахстане обстоят дела с независимыми какими-то организациями или силами?
— Казахстан является реально авторитарным государством, в котором нет никакого пространства для общественно-политической деятельности. В принципе не существует. Как в Белоруссии, и даже покруче. В России есть соцсети какие-нибудь, а в Казахстане в них люди особо не ходят и не пишут. Там любая деятельность, которая выглядит как политическая, тут же пресекается властями. Я проводил социологические исследования. Это было признано подготовкой госпереворота, я, соответственно, сел в тюрьму. Внешнее вмешательство [в дела Казахстана] в данном случае невозможно.
— Чем казахстанская политика отличается от российской?
— Это другая страна, другой мир. Это Азия, там все другое. Там другие этика и отношение к ценности человеческой жизни. В Казахстане имеет значение, из какого человека села, там очень большая клановость. Взятки в стране являются нормой жизни. Жизнь человека там стоит гораздо меньше.
Протестующий, который выходит недовольный, на Украине он выходит на Майдан. Он устраивает забастовки. Если его доведут, то он начинает жечь шины. В Белоруссии люди выходят толпой и даже снимают ботинки, чтобы не запачкать скамейки. В Казахстане человек, который недоволен Назарбаевым, властью, он берет палку и начинает крушить все вокруг. Отмечу, что обоснованно недовольный человек. По-другому он не умеет. Его никто не научил, что можно написать письмо, можно проголосовать на выборах или еще что-то. Там нет никаких этих способов, нет другого языка.
— Какое положение у русских в Казахстане? Изменится ли к ним отношение после ввода контингента ОДКБ?
— Это люди второго сорта. Тут добавить нечего. Дай бог, чтобы отношение не изменилось в худшую сторону. ОДКБ — это такие четыре буквы. Все понимают, что это Россия. Пришли русские. Как бы не начали считать наших русских скрытыми коллаборантами. Это может быть. Я считаю, что решение о вводе войск неудачное. Там все завершилось и без наших солдат, поскольку абсолютно договорная история. Был просто раздел власти. Как бы только между собой договорились или одна сторона победила, то все эти протесты закончились. Российские войска никак реально в подавлении протестов не могут принять участие. Они могут, но смысла нет. Все решается без них.
— Зачем тогда нужен ввод контингента?
— Я думаю, это знак со стороны Москвы о признании Токаева: его клан победил, мы — Москва — будем иметь с ним дело. Сигнал всем остальным — это теперь наш человек, мы с ним работаем.
